80 лет назад на западном берегу реки Дубиса развернулось встречное танковое сражение между 2-й танковой дивизией 3-го мехкорпуса при поддержке пехоты и артиллерии 48 сд РККА против 6-й танковой дивизии 41-го моторизованного корпуса вермахта. За неполные трое суток одно из лучших соединений Красной армии полностью перестало существовать, ее командир погиб (не исключено, что застрелился), а командующий 3 мк (он же де-факто руководил операцией с советской стороны) генерал-майор танковых войск А.В. Куркин (также как и отдельные подразделения 2 тд и 48 сд, отходящие небольшими отрядами) с трудом пробился из окружения и с группой командиров и бойцов вышел в расположение Брянского фронта только 28 августа 1941 года. 17 июля отставший от своего соединения и потерявший управление подчиненными частями (потеря управления произошла еще 24 июня 1941 года. – Прим. авт.) командир 48-й стрелковой генерал-майор П.В. Богданов без сопротивления сдается в плен, а в дальнейшем «верой и правдой» служит нацистам. Как такое могло произойти со считавшимися еще совсем недавно вполне боеспособными дивизиями Красной армии?

Вообще рукотворная катастрофа в России как правило является результатом усилий нескольких десятков (если не сотен) человек, каждый из которых действовал с благими намерениями. Также получилось и в этот раз, тем более, что в ходе Расейняйского сражения (так назывался советский фронтовой контрудар в районе юго-западнее Шауляя 23-25 июня 1941 года) со 2-й танковой дивизией РККА прямо или косвенно взаимодействовали гораздо большее количество наших соединений и частей (нежели 48 сд), без учета которых сравнение возможностей 41-го моторизованного корпуса вермахта и советской группировки на ТВД окажется не совсем корректным.

Основные события происходили в зоне ответственности 8А генерал-майора П.П. Собенникова вблизи реки Дубиса, протекающей в основном в Жемайтии (в настоящий момент у литовских краеведов не существует единого мнения по происхождению названия реки Dubysa – среди наиболее вероятных слова: dubti – дублировать, изгибать; dubus – затонувший, глубокий; dube – долина. – Прим. авт.). Она довольна извилиста и является правым притоком Немана и 14-й по (по другим подсчетам 15-й) по протяженности рекой в Литве (общая длина Дубисы составляет 146 км по советским данным, и 130,9 – по литовским). В среднем течении (а течет Дубиса на юг) ширина реки составляет всего 20-30 м, а вот в низовьях она «разливается» в ширину до 40-60 метров. Глубина Дубисы в порожках составляет всего 0,1 м, а в ямах достигает 4 метров. Вот и получается, что где-то эту речку можно пересечь вброд, а где-то придется и мост строить – в реальности все так и происходило: в каких-то местах переправа осуществлялась бродами, а в иных – с помощью инженерных средств или с использованием имеющегося 600-метрового железнодорожного моста-эстакады имени Бисмарка – его построили немцы во время оккупации в 1916-1918 гг. в ходе Великой войны ). Ширина долины Дубисы ( а река как правило течет по лугам, местами по берегам простираются небольшие лесочки) колебалась в пределах 300-500 м, склоны местами достигали высоты 30 м и были крутыми – особенно у г. Арегала, где река пересекает участок конечных морен (появление этих образований относят к Ледниковому периоду – содержащиеся в ледниковом льду обломки горных пород накапливаются перед краем ледника, формируя конечную морену. – Прим. авт.). В этом районе без мостов и специально оборудованных переправ Дубису вообще было трудно пересечь даже не из-за воды, а из-за сложности рельефа в долине реки. Дубису в основном питают дождевые и талые воды, поэтому уровень (воды) сильно колеблется в зависимости от времени года и температуры воздуха (в третьей декаде июня 1941 года на этом участке фронта стояла 30-градусная жара, следовательно, река обмелела. – Прим. авт.). Бассейн Дубисы узкий и несимметричный. В среднем течении и в низовьях с правой стороны в реку впадает несколько ручейков. Всего же у Дубисы 44 притока (по другим подсчетам – 38). Имелся еще и недостроеный канал Дубиса-Вента (Виндава), который дважды начинали возводить еще во времена Российской империи в XIX веке (1825-1831 гг., затем в начале XX века). Канал проходил параллельно реке Дубиса, а в некоторых случаях даже совпадал с ее руслом. Это сооружение с 20 шлюзами создавалось для соединения реки Неман с Балтийским морем, так как устье Немана при окончательном разделе Речи Посполитой досталось Прусскому королевству, а затем Германской империи. Но в силу геополитических катаклизмов канал так и не достроили, а то, что воздвигли ранее – постепенно разрушалось. В общем – при позиционной войне оборону по такой реке построить было очень трудно, а при маневренных действиях Дубиса могла преподнести обоим сторонам целый букет сюрпризов.

Советская группировка, так или иначе участвующая в Расейняйском сражении, состояла из 2-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса, отдельных частей 48-й и 125-й стрелковых дивизий (последняя была усилена 51-м корпусным артиллерийским полком) и 9-й противотанковой артиллерийской бригады. Вышеуказанные соединения оказались на этом участке границы волею начальника оперативного отдела Прибалтийского Особого военного округа и замкомандующего (округом) генерал-майора Ф.И. Трухина. Именно он – сын костромского помещика, убитого большевиками во время Гражданской войны вместе с его (Ф.И. Трухина) родным братом Иваном, начальник кафедры методики боевой подготовки в академии им. М.В. Фрунзе, а впоследствии – старший преподаватель кафедры оперативного искусства в академии Генерального штаба, разработал план прикрытия («План обороны» – так по словам командующего 8А П.П. Собенникова назывался этот документ. – Прим. авт.) государственной границы в зоне ответственности ПрибОВО. Памятуя о длительной обороне главного города Лифляндской губернии в годы Первой мировой, Трухин сосредоточил основные силы округа на защите шоссейной и железнодорожной трасс направления Таураге-Шауляй-Рига, тем более, что штаб округа в предвоенное время находился в Риге (дополнительный КП, ставший к 20 июня основным – располагался в 18 км к северу от Паневежиса. – Прим. авт.). Принимал ли в разработке этого плана активное участие начальник штаба ПрибОВО генерал-лейтенант П.С. Кленов (тоже выходец из среды преподавателей тактики и оперативного искусства) в настоящее время точно не известно. По словам бывшего замначальника разведывательного отдела ПрибОВО К.Н. Деревянко в ходе ответов на вопросы группы генерал-полковника А.П. Покровского из Военно-исторического управления ГШ СА в 1953 году (на тот момент К.Н. Деревянко был уже генерал-лейтенантом. – Прим. авт.), начальник штаба лично и регулярно заслушивал доклады начальника разведотдела ПрибОВО, который «вероятными направлениями ожидаемых ударов немцев считал направления: Эйдкунен, Каунас и Туроген, Шауляй». Однако силы противника, предназначенные для осуществления подобных ударов и указанные в сводках разведотдела округа, Кленов считал завышенными. Так или иначе командующий (округом) генерал-полковник Ф.И. Кузнецов 28 мая 1941 года довел до вызванных в штаб ПрибОВО в г. Риге командующих 8, 11-й и 27-й армий, а также начальникам штабов и членам Военных советов этих армий элементы плана прикрытия госграницы (сам план по воспоминаниям П.П. Собенникова «представлял довольно объемистую, толстую тетрадь, напечатанную на машинке»), лично после ознакомления в оперативном отделе проинструктировав каждого командарма в затемненной комнате без свидетелей. Все записи, сделанные командованием армий при изучении плана, были изъяты. Согласно этому документу на направлении предполагаемого удара противника (шоссейная дорога и железнодорожные пути от Тильзита в направлении Таураге-Скаудвиле-Кельме-Шауляй) у границы должна была быть развернута 125-я стрелковая дивизия, усиленная 51-м корпусным артиллерийским полком, а также 90 сд. С юга в стык между 8-й и 11-й армиями, в район Юрбурга (левая граница 8А) вводилась «придворная» 48-я стрелковая дивизия, находившаяся в Риге. Тем самым протяженность фронта ответственности дивизий сокращалась, а оборона уплотнялась. Вторым эшелоном в районе Скаудвиле разворачивалась 9-я противотанковая бригада, предназначенная для истребления материальной части германских танковых дивизий. А вот мехкорпуса ПрибОВО, согласно указаниям командующего округа, находились в оперативном подчинении штаба округа и могли быть введены в сражение только по его приказу. После 4 часов пребывания в штабе (округа) командование армий ПрибОВО убыло к местам постоянной дислокации. При этом в штабе округа было обещано – незамедлительно выслать «в войска» указания по составлению плана обороны и рабочие тетради со сделанными записями. Как вспоминал впоследствии П.П. Собенников «никаких указаний не последовало и даже своих рабочих тетрадей мы не получили». Таким образом, «План обороны» до войск не доводился, но возможные варианты действий проигрывались на полевых поездках (апрель-май 1941 года), а также на занятиях в рамках подготовки ПрибОВО.

Главным «действующим лицом» Расеняйского сражения (с 23 по 26 июня 1941 года) стала 2-я танковая дивизия из 3-го механизированного корпуса РККА. Сформирована она была на базе 7-й кавалерийской дивизии им. Английского пролетариата и частично на базе 21-й тяжелой танковой бригады в июне 1940 года. Военные теоретики Красной армии предполагали, что танковая дивизия будет действовать в составе мехкорпуса, состоящего из двух танковых (каждая по 375 танков) и моторизованной (275 танков по штату) дивизий, и в совокупности имевший 1031 танк. Совсем недавно в Красной армии существовали танковые корпуса в составе 560 бронеединиц каждый, но из-за «трудноуправляемости» по итогам участия в маневрах, а также на основе опыта Гражданской войны в Испании и, особенно Польской кампании 1939 года Главный военный совет Красной армии принял решение о расформировании танковых корпусов и создании отдельных танковых бригад, а также моторизованных дивизий. К маю 1940 года реорганизация соединений и частей была полностью завершена, но тут грянула кампания во Франции и реформаторский зуд, присущий любой российской власти, вновь заявил о себе в полную силу.

В июне 1940 года НКО под влиянием опыта по разгрому считавшейся лучшей в Европе французской армии начал «с места в карьер» формировать механизированные корпуса. Предполагалось, что они будут вводиться в сражение в качестве эшелона развития прорыва (ЭРП – подобная концепция отрабатывалась в академиях и на учениях с 1936 года. – Прим. авт.), действующего в оперативной глубине. С 1940 года основу ЭРП должна была составлять конно-механизированная армия в составе нескольких механизированных и кавалерийских корпусов, отдельных моторизованных/мотострелковых дивизий, поддержанных с неба авиадесантом.

В проекте Полевого устава 1941 года было признано и зафиксировано создание единой группы танков непосредственной поддержки пехоты (НПП). Они стали эшелонироваться в глубину боевых порядков стрелковых частей и соединений, техника выделялась из состава мехкорпусов из расчета – одна танковая рота на стрелковый батальон. Стрелковая дивизия могла получить на усиление 2-3 танковых батальона, что позволяло иметь плотность танков НПП до 30 машин на 1 км участка прорыва. Помимо этого, в стрелковых дивизиях и корпусах создавались танковые резервы в составе 1-3 танковых батальонов. Стрелковые корпуса при наступлении в маневренных условиях (в условиях ведения маневренной войны. – Прим. авт.) на главном направлении армии могли быть усилены бронетехникой с таким расчетом, чтобы на направлении их (ск) главного удара ее (бронетехники) плотность составляла 40-50 машин на 1 км фронта. При наступлении в позиционных условиях стрелковому корпусу требовалось кроме легких придавать также средние танки, что увеличивало плотность насыщения боевых порядков бронетехникой до 60-70 единиц на 1 км фронта. Средние танки должны были придаваться в первую очередь стрелковым дивизиям, с расчетом не менее 10 машин на 1 км фронта. Все вышеперечисленные новации были изложены в книге Т.П. Кузнецова «Тактика танковых войск». М.,1940 на 86 странице. Таким образом, несмотря на вполне современные концепции применения бронетехники механизированных корпусов, в реальной действительности «имел место быть» некий дуализм в использовании матчасти мехкорпуса в качестве ЭРП и НПП, с неизбежным растаскиванием могучего ударного соединения и способностью его (мк) в дальнейшем реализовывать стратегические наступательные замыслы. Весь руководящий «триумвират» ПрибОВО (Кузнецов, Кленов, Трухин) 30-е годы провел не «в седле или лагерях», а в стенах военно-учебных заведений на руководящих и преподавательских должностях и в той или иной мере был знаком с новациями современной войны. Тем не менее в ходе Расейняйского сражения 2-й танковой дивизии и приданному ей 1-му мотоциклетному полку корпусного подчинения волею руководства уже Северо-Западного фронта пришлось действовать в совершенно особых условиях вне каких-либо уставных положений.

Собственно танковая дивизия РККА согласно штата должна была иметь в своих рядах 10940 человек, 375 танков ( из них тяжелых КВ – 63, cредних Т-34 – 210, легких Т-26/БТ – 102), 95 бронемашин, 28 полевых орудий (12 122-мм и 12 152-мм гаубиц и 4 76,2-мм орудия), 12 зенитных 37-мм артсистем, 27 50-мм и 18 82-мм минометов. Типовая танковая дивизия структурно состояла из двух танковых, мотострелкового и артиллерийского полков, а также ряда подразделений тыла и обеспечения.

Каждый танковый полк состоял из четырех батальонов: тяжелого, двух средних и легкого (огнеметных танков). Мотострелковый полк тд состоял из трех мотострелковых батальонов, каждый из которых в свою очередь состоял из трех стрелковых, пулеметной и минометной рот. Артполк имел два дивизиона гаубичной артиллерии, в каждом дивизионе находилось 12 гаубиц. Также в состав тд входили разведывательный, автотранспортный, понтонно-мостовой и ремонтно-восстановительный батальоны, батальон связи, зенитно-артиллерийский дивизион и отдельная рота регулирования.

2-я танковая дивизия РККА формировалась в г. Янове (в соответствии с директивой НКО № 0/1/104583 от 6.07.40 г.) из танкового батальона 21-й тяжелотанковой бригады (на Т-28), танкового полка 7 кд и танковых батальонов стрелковых дивизий. Таким образом, в момент формирования матчасть 2 тд представляла из себя «пестрый винегрет» разнообразной техники разной степени исправности и изношенности: 116 БТ-7, 19 Т-26, 12 огнеметных танков ХТ-26, 63 бронеавтомобиля БА-10 и 27 бронеавтомобилей БА-20. Средних Т-28 имелось всего 27 (на ходу всего 15 машин), большинство из них требовало ремонта. Средств связи (в том числе и радиофицированных танков) было мало. Формированием 3-го мехкорпуса (в состав которого и входила 2 тд РККА) занимался его первый командир – генерал-лейтенант А.И. Еременко (командовал соединением с июля по декабрь 1940 года). Несмотря на все трудности комплектования он достаточно грамотно организовал процесс сколачивания подразделений. На декабрьском совещании 1940 года высшего командного состава в ходе подведения итогов прошедшего учебного года 3-й мехкорпус (его управление находилось в Каунасе. – Прим. авт.) занял первое место среди подобных соединений. Организационно 3 мк перед войной входил в состав 11 А генерал-лейтенанта В.И. Морозова.

Главной ударной силой 2 тд под командованием заядлого охотника и любителя кузнечного дела генерал-майора т/в Е.Г. Солянкина (принял дивизию в декабре 1940 года, был назначен вместо генерал-майора С.М. Кривошеина, который в свою очередь стал начальником АБТУ ПрибОВО, а затем – командиром 25-го мехкорпуса ХВО) стали тяжелые танки КВ. Первые машины (а 2 тд стала одним из первых соединений, получивших танки этого типа) поступили во 2-ю танковую уже в августе 1940 года, а к концу 1940 года их имелось уже 59. Из них 19 – первые модификации КВ-2 с установкой МТ-1 (с башней большого размера с наклонным лобовым листом и кормовыми бронелистами, установленными под углом – всего было выпущено 24 танка КВ-2 в подобной конфигурации). Танкисты поначалу даже боялись стрелять из этих монстров – они заряжали 152-мм гаубицы КВ-2, затем покидали машину и с помощью длинной веревки производили выстрел. Только после того, как комдив лично произвел из КВ-2 несколько выстрелов по всем правилам – удалось наладить стрельбу непосредственно из машин. На 20 июня 1941 года в составе 2 тд находился 61 танк КВ (32 КВ-1 и 19 КВ-2), по другим данным – 58 машин, преимущественно ранних серийных конфигураций, из которых полностью боеготовыми были 19. Запасных частей и дизельного топлива для танков КВ накануне войны было совершенно недостаточно – в среднем 1,5 заправки, бронебойных боеприпасов фактически не имелось вовсе – только осколочно-фугасные. Получается, что перед началом боевых действий во 2-й танковой номинально находилось 252 танка всех типов и 90 бронеавтомобилей. Боеготовых тяжелых и средних танков с опытными экипажами имелось всего 34 единицы. И это соединение по результатам нескольких проверок признавалось одной из лучших танковых дивизий Красной армии.

Всего к началу войны во 2 тд находилось 9832 чел. л/c, пехота которой была преимущественно вооружена «трехлинейками», а артиллерия была представлена 20 гаубицами (8 типа М-30 и 12 типа М-10) и 4 полковыми 76,2-мм пушками обр.1927 года, причем часть тяжелых артсистем из-за отсутствия тракторов (их предполагалось получить при мобилизации) была оставлена в местах постоянной дислокации, а потом – вследствие угрозы захвата противником – взорвана. Артиллерия ПВО была представлена 12 зенитками 61К калибра 37 мм. Вот и получается, что изначально перекошенная в сторону большого количества бронетанковой техники по отношению к пехоте и артиллерии штатная структура дивизии, дополнительно «искаженная» особенностями реального комплектования, практически исключала возможность успешных самостоятельных действий по противодействию подготовленному противнику. Ситуацию, опять же исходя из благих намерений, осложнил командующий ПрибОВО Ф.И. Кузнецов – 21 июня он лично прибыл в Каунас и предупредил командование 3 мк о возможном скором нападении Германии (уже 18 июня все части корпуса были подняты по боевой тревоге и выведены из мест постоянной дислокации. – Прим. авт.), однако собрать мехкорпус на одном направлении не разрешил – справедливо опасаясь бомбардировок колонн во время марша. Управление 3 мк во главе с его командующим генерал-майором т/в А.Н. Куркиным убыло в Кейданы (Кедайняй) севернее Каунаса. Туда же передислоцировался 1-й мотоциклетный полк корпусного подчинения. В его составе имелась бронерота – 17 БА-10, механизированная батарея противотанковой артиллерии (шесть 45-мм орудий, буксируемых гусеничными тягачами Т-20 «Комсомолец»), 63 автомобиля (один с радиостанцией 5-АК/ГАЗ-АА), а также около двухсот мотоциклов (преимущественно ИЖ-8) вместо штатных 434 (из них 45 – без коляски). Всего же по штату № 010/31(1941) в мотоциклетном полку имелось 1417 человек в роте управления, четырех мотоциклетных ротах, броневой роты, противотанковой батареи и подразделений обеспечения (которым для мобильности полагалось около двухсот велосипедов). А вот основные силы 2-й танковой дивизии двигались из Укмерге к Йонаве, которая находилась в 35 км от управления 3 мк. В процессе передвижений бронетехники, а особенно танков КВ, в жаркую летнюю погоду – выяснилась еще одна проблема. Грунт в этих районах Литвы был песчаный, следовательно, при движении по проселочным дорогам поднималось громадное количество пыли. А танки КВ первых серий имели весьма примитивную систему очистки воздуха, в условиях маршей фильтры на боевых машинах необходимо было менять каждые 50 км, в противном случае танки выходили из строя, что и случилось с некоторыми КВ-2 при движении в боевой обстановке 22-23 июня 1941 года.

Как уже говорилось, стрелковых дивизий, участвующих в Расейняйском сражении было две – 125-я и 48-я. Первая входила в состав 11 ск под командованием генерал-майора М.С. Шумилова (в корпусе к началу войны имелось две дивизии: 11 сд, которая перебрасывалась к месту развертывания по ж/д; и 125 сд, а также корпусные части – всего 22631 чел., 559 орудий и минометов, а также 17 легких танков. – Прим. авт.), а вторая относилась к 10 ск генерал-майора И.Ф. Николаева (10, 48, 90 сд – 25480 чел., 453 орудия и миномета, 18 легких танков) с возможной перспективой передачи ее в 11 ск. Какова же была реальная мощь этих дивизий перед началом сражения на реке Дубиса?

Последний предвоенный штат стрелковой дивизии был утвержден 5 апреля 1941 года, согласно штату № 4/100 мирного времени в сд имелся 10291 военнослужащий. Структурно она состояла из трех стрелковых полков, гаубичного и артиллерийского полков, зенитного и противотанкового дивизионов, разведывательного, саперного, автотранспортного и санитарного батальонов, батальона связи, химической роты, взвода регулирования и полевого хлебозавода. При мобилизации, после пополнения стрелковой дивизии л/c и техникой, т. е. полностью укомплектовавшись – она насчитывала уже 14483 человека. Но в реальности никакого доукомплектования не было вовсе – так стремительно развивалась ситуация.

Следует отметить, что командующий ПрибОВО генерал-полковник Ф.И. Кузнецов как военный администратор перед войной сделал достаточно много для усиления возможностей округа по отражению германской агрессии. Для ускорения работ по возведению УР по линии новой госграницы по его просьбе из центральных районов Советского Союза прибыло большое количество строительных батальонов, именно под его давлением 20 апреля 1941 года была получена директива о формировании в округе двух (9-й и 10-й) бригад противотанковой обороны. Регулярно проводились тактические занятия в классах для комсостава с использованием ящиков с песком, командирские игры на картах. Зато в поле, на практические занятия, войска выводились редко. Естественно, в ожидании своего «главного экзамена» по управлению войсками в условиях современной войны кавалер двух орденов Красного Знамени (за Гражданскую войну, дважды награжденных этим орденом к 1921 году было в Красной армии не более 100 человек. – Прим. авт.) генерал-полковник Ф.И. Кузнецов запаниковал, а под давлением ограничений из центра действия командования ПрибОВО приобрели нервозный и непоследовательный характер. Стиль управления подчиненными силами штабом округа за несколько дней до начала войны и с ее началом имел «партизанский» характер – работники штаба разъезжали по частям и соединениям ПрибОВО, выполняя поручения командующего, его заместителей и НШ. Сам штаб тоже находился «на колесах» – 18 июля 1941 года, наконец, было получено разрешение под видом проведения учений на выведение первого эшелона штаба округа (250 генералов и офицеров), который к 12 часам дня занял 20 июня занял заранее оборудованный КП в лесу в 18 км северо-восточнее Паневежиса. Второй эшелон штаба был выведен 21 июня. В этот день Федор Исидорович (также с 18 июня 1941 года колесивший на машине по вверенным ему войскам) фактически руководил своим округом единолично, без помощи аппарата штаба. Еще 15 июня он приказом войскам ПрибОВО № 0052 ов/сс по итогам проверки боевой готовности частей округа напирал на планы обороны и оборудования позиций частями и соединениями, требовал рассредоточить личный состав и технику в условиях угрозы бомбардировок, одновременно укрепляя систему ПВО, а также призывал учитывать опыт кампании в Бельгии (так в документе. – Прим. авт.), где переодетые в британскую и французскую форму диверсанты сеяли хаос и панику в ближних тылах. Эпилогом этого документа стало указание начальствующему составу до командира дивизии включительно «никому письменных приказов и приказаний не отдавать…». Уже 18 июня в штабе ПрибОВО подготовили новый приказ № 00229 ов/cc, где перечислены мероприятия, направленные на «приведения в боевую готовность театра военных действий округа». В этом документе были приняты смелые решение о приведении в полную (затем с уточнением – в повышенную) боевую готовность к исходу 19 июня 1941 года ПВО округа, командующим 8 и 11 А были поставлены задачи об организации полевых складов, формировании «подвижных отрядов минной противотанковой борьбы», а также танковых отрядов из машин иностранных марок, изъятых из 22, 24-го и 29-го национальных стрелковых корпусов (по 45 танков и 4 бронемашины для каждой из двух армий) для организации ПТО и охраны штабов 8 и 11 А. А главное – было решено применить светомаскировку – затемнить города (и прежде всего Ригу) и армейские объекты в зоне ответственности ПрибОВО. На основании приказа штаба ПрибОВО 20 июня было издано постановление о затемнении Риги. Параллельно бойцы дивизий, занимавшие в это время свои позиции на границе в соответствии с «Планом обороны» и директивой Военным советам 8 и 11 А, а также командирам 10, 11 и 16 ск от 19 июня (отправлена вечером в 21.40) стали получать боекомплект и минировать наиболее опасные для вторжения участки (границы). Усилиями командармов из намечавшейся прифронтовой зоны началась эвакуация членов семей военнослужащих (вскоре остановленная). И вот тут информация о «гиперактивности» руководства Прибалтийского Особого военного округа дошла до Москвы. «Усилиями» наркома обороны СССР С.К. Тимошенко и начальника ГШ РККА Г.К. Жукова 21 июня вышеуказанные мероприятия были отменены, но готовность № 2 (повышенная) с частей ПВО не снята, мало того – в приказном порядке в этот же день вводится затемнение по военным гарнизонам, объектам и местам дислокации войск. Следует отметить, что, боясь ответственности, никаких конкретных письменных приказаний ни запуганный из Москвы командующий округом, ни его штаб 21 июня не отдавали. По воспоминаниям командующего 8А генерал-лейтенанта П.П. Собенникова «в дальнейшем на КП стали поступать по телефону и телеграфу весьма противоречивые указания об устройстве засек, минировании и т. п., причем одними распоряжениями эти мероприятия приказывалось производить немедленно – другими в последующем отменялись, затем опять подтверждались и опять отменялись». Даже в ночь на 22 июня Собенников лично по его словам получил приказание от начальника штаба ПрибОВО Кленова в весьма категорической форме – к рассвету 22 июня отвести войска от границы, вывести их из окопов, что Собенников категорически отказался сделать и войска так и остались на позициях. Не менее радикальную позицию занимал член Военного совета ПрибОВО корпусной комиссар П.А. Диброва (настоящая фамилия Хайло. – Прим. авт.). В 1952 году генерал-полковник М.С. Шумилов (бывший командир 11 ск) вспоминал, что ЧВС приезжал к нему в штаб корпуса 21 июня и «приказал начальнику штаба корпуса передать мне, что выдача патрон – провокация и приказал немедленно отобрать патроны и снаряды». С командиром корпуса он так и не встретился, а когда Шумилов прибыл в свой штаб, он тут же запросил штаб 8 А о письменном приказе, «чтобы отобрать патроны и снять мины». Это был беспроигрышный ход – в силу запретительного приказа от 15 июня ни штаб 8 А, ни штаб ПрибОВО никаких письменных документов не прислали. Тем более, что и мины снимать не было необходимости – копали только ямки для них, в большинстве случаев сами мины подвезти не успели, а когда подвезли уже не закопали – так и остались они лежать на обочине. При проведении в июле 1941 года расследования 3-м Управлением НКО (контрразведкой) по факту поведения ЧВС ПрибОВО накануне войны, выяснилось, что дословно Диброва в штабе 11 ск заявил: «Хотя Германия и фашистская страна, но момент, когда они могут начать войну с СССР еще не назрел, что у нас от страха расширяются глаза». А вот последнее было совсем не мудрено, если не забывать, что за два предшествующих года Третий Рейх легко и быстро разгромил своих «оппонентов», а царская России в начале XX века вовсе не была победоносной страной, да и большевики кроме успешной Гражданской войны победами в масштабных конфликтах с «внешним» врагом похвастаться не могли.. В целом и общем командование округа в последние сутки перед войной находилось в перманентном страхе и перед противником, и перед собственным руководством, действуя в простой парадигме ответной реакции на наибольшую сиюминутную опасность. Именно отсюда и проистекают такие взаимоисключающие метания.

Вечером 21 июня в штаб ПрибОВО из Москвы пришла знаменитая Директива № 1, подготовленная С.К. Тимошенко и Г.К. Жуковым, также нарком обороны и начальник ГШ скорее всего лично по ВЧ инструктировали руководство округов об их действиях в случае осложнения обстановки. Информация о ситуации на границе ПрибОВО также проистекала не только руководства КА, но от смежных ведомств. Так, около часа ночи 22 июня начальнику 106-го погранотряда (всего 2097 человек л/c в 4 комендатурах, 15 заставах, специальных частях и подразделениях обеспечения; штаб отряда находился в г. Таураге; отряд оборонял границу протяженностью 180 км на юг/юго-восток от шоссе Таураге-Тильзит) подполковнику пограничных войск НКВД Л.А. Головкину доложили, что в районе шоссе Тильзит-Таураге к границе «без света» подошла группа немецких машин и остановилась в ожидании. В 2.00 пограничные войска Управления пограничных войск НКВД Белорусского округа (106-й отряд входил в этот округ. – Прим. авт.) были подняты по тревоге и заняли места согласно боевому расписанию. Вряд ли об этом не было проинформировано руководство ПрибОВО. Уже к часу ночи командование округа, наконец, определилось со своими действиями на случай начала войны. Это подтверждают информация командарма 11 генерал-лейтенанта В.И. Морозова, который вспоминал что «..около часа ночи 22.6.41 НШ фронта, разыскивая (по тф) командующего фронтом, дал мне понять, что надо действовать, выводить войска к границе, что мол заготовлено об этом распоряжение и вы его получите. На основании этого мною условным кодом по телефону между 1-2 час. 22.6.41 были отданы распоряжения войскам…». А ведь командарму 8 Собенникову буквально за час до разговора с командармом 11 генерал Кленов давал прямо противоположные указания. В 2.25 Военным советам 8-й и 11-й армий была отправлена новая шифротелеграмма, где уже имелось требования о скрытном занятии обороны основной полосы с выдачей боевых патронов и снарядов, эвакуации семей начальствующего состава (10, 125, 33-й и 128-й в тыл только в случае «перехода границы крупными силами противника»), применение средств и сил ПВО в готовность № 1 с полным затемнением городов и объектов, а также немедленная установка мин и малозаметных препятствий. Вот только дошла ли она своевременно до подчиненных соединений и частей – большой вопрос. Так начиналась война…

Илья Мощанский